В Боснии всё еще лето: в садах полно яблок и

Наши в Боснии. Осень 1995. Автор: Сергей Васильев Я иду по Боснийской земле. Конец сентября. В России в это время осень, а здесь все еще лето: в садах полно яблок и груш. Сербы собирают урожай. Я нахожусь в городе Тырново, городок это небольшой и красивый, даже сейчас, когда разрушено больше половины зданий. Фронт проходит в нескольких сотнях метров от города. Я подхожу к полуразрушенной школе, в которой размещается небольшой добровольческий отряд: двадцать русских, шестеро болгар, поляк, чех, и семеро сербов из Югославии, всего тридцать пять человек. Ребята в отряде самые разные: Юрка Петраш - кадровый офицер Советской Армии, веселый парень. Каждое утро он берет зенитную ракету "Игла" и уходит на "охоту". Юрка хочет сбить НАТОвский самолет, они летают над нами постоянно, но на большой высоте. Вася К., по прозвищу Боцман, бывший моряк торгового флота. Сергей Ч. из Волгограда, не имея заграничного паспорта, умудрился добраться до нас через три государственные границы, озорной парень, искатель приключений. На фронте затишье, боевые действия не ведутся. Все знают, что десятого октября должны подписать перемирие. Мусульмане, тем не менее, постреливают и ведут себя вызывающе. Сербы на огонь не отвечают, дабы не вызвать гнев цивилизованной мировой общественности, которая готова в любую минуту засыпать бомбами сербские города и села. По всему Сербскому войску строжайший приказ: не стрелять. Я спускаюсь в спортзал, где включен телевизор. Выступает мусульманский генерал, он клянется, что второго октября он пробьет аллахов путь к окруженному мусульманскому городу Горажды. Он открыто заявляет, что будет пробиваться под Тырново. На следующее утро в город въезжает автоколонна сербских войск. Грузовики, набиты пехотинцами, тащат за собой орудия, лязгая гусеницами, ползут танки. Это не простые войска, это - лучшие, ударные части Сербской Армии. Мы сидим на ступеньках возле школы и наблюдаем, как из подъехавшей БМП выскакивают пехотинцы, судя по нашивкам, это - "Младо войско", кстати, по-сербски пехотинцы - "пешатийцы", а БМП - "Борбено Возило Пешадье". Все последующие дни сербы усилено готовятся к обороне: закапывают в землю танки, оборудуют новые артиллерийские батареи. Утром второго октября нас будят разрывы снарядов: мусульмане сдержали слово и начали наступление. Мусульманские пушки лупят по городу, несколько снарядов угодило и в нашу школу, вызвав на верхнем этаже пожар. Мы выскакиваем на улицу, прихватив с собой оружие. Нас уже ждут две "Борбено Возило Пешадье", мы грузимся в них и двигаемся по городу. Вскоре мы на месте. Перед нами гора Чардак. Час назад мусульмане захватили ее, выбив оттуда сербский батальон численностью в триста человек. Захвачена и гора Хум. Обе горы имеют важное стратегическое значение: кто ими владеет, тот владеет и городом Тырново. Мы получили боевую задачу: контратаковать и вернуть Чардак. Сербский полковник обещает мощную артиллерийскую поддержку: - Сви срушим, камня на камне не оставим! - говорит он. Нас поддержит специальная чета (рота) какой-то специальной бригады. В этой чете все пешатийцы одеты во французские бронежилеты и еще на груди у каждого крепится сантиметровая плита из неизвестного крепкого материала; на головах у пешатийцев каски с листьями. Ребята называют их наиспециальнейшими специальными специальцами. Выдвигаемся на исходный рубеж, в нескольких метрах от меня лежит убитый сербский ополченец, чуть дальше еще один. Чардак перед нами, до него метров сто, весь порос лесом, но лес этот жидкий и хорошо просматривается. Мы движемся по густой траве, развернувшись в стрелковую цепь. Сербская артиллерия молчит, молчат пока и мусульмане. Мы втягиваемся в лес и двигаемся небольшими перебежками, от дерева к дереву, от укрытия к укрытию, специальцы отстают, расстояние между нами увеличивается. Мусульмане по-прежнему молчат, тишина стоит полная, даже птицы перестали петь, только шуршат листья под ногами. В воздухе повисла зловещая напряженность, нарастающая с каждой секундой. Мы поднимаемся все ближе и ближе к вершине, и вот уже видны вражеские доты, они как бы смотрят на нас своими черными бойницами. Мы почти на вершине, до окопов остается метров тридцать. "Неужели там никого нет?" - мелькает в голове, и в этот же момент над окопами раздается дикий вопль: - Алла-а-х акба-а-р!!! И одновременно окопы взрываются автоматными и пулеметными очередями. Я падаю за пенек, и надо мной с жужжанием проносится рой пуль, некоторые из них впиваются в мое ненадежное укрытие. - Ал-ла-а-ах а-акба-а-р!!! - еще громче и неистовее вопят сверху, и над головой с шуршанием проносится мина, выпущенная из миномета. Мина рвется там, где-то внизу, примерно в том месте, где залегли специальцы. Заработала и мусульманская артиллерия. Мины стали ложиться все ближе к нашим позициям. Это - конец. Пройдет несколько минут, мусульмане пристреляются, и вскоре наши разорванные тела сравняются с землей. Отступать поздно, подниматься под плотным огнем невозможно. Впрочем, каждый из нас понимал, что подняться и идти в атаку - это единственная возможность выжить и выполнить задание. Надо, надо идти вперед, но нет никаких сил подняться, наоборот, с каждым новым выстрелом мусульман все плотнее вжимаешься в землю, а хочется зарыться совсем. - Алла-ах акба-ар! Алла-ах акба-ар! Алла-ах акба-ар! Истошные вопли переходят в торжествующий рев. Господи, как умирать не хочется! Особенно не хочется умирать под эти вопли. Вдруг Петраш (недаром кадровый офицер!) вскакивает и кричит: - Вперед, мужики! "Сейчас убьют!" - уверен я. Но Юрка стоит под пулями, как заговоренный. - Вперед, мужики!!! Вскакивает Олег Бондарец, за ним кто-то еще: - Мочи бусурманов! - Бей мусликов! - Вперед, браты-русы! - кричит Златон. Я оборачиваюсь назад и с неописуемым восторгом вижу, что вслед за Юркой и Олегом поднялись шестеро болгар и другие наши. И тут неведомая сила подбросила и меня вверх. И над лесом вдруг загремело русское "Ура!", уверенно, властно и победно! Подхватили это "Ура!" все: и болгары, и чехи, и сербы. Широкой цепью мы рванулись к окопам, нам осталось пять-семь метров, до того рубежа, откуда наши гранаты будут доставать мусульман. Главное - пробежать эти метры живыми и не ранеными. И вот уже в мусульманские окопы полетели гранаты, и русское "Ура!" слилось с воплями из траншей: - Русы! Русы! Вопреки всем военным законам, мы, не понеся потерь, как смерч, как ураган ворвались в мусульманские окопы на вершине Чардака. - Браты русы! Режьте им главы! - кричали сербские пешатийцы. У мусульман началась паника. Они десятками выскакивали из окопов и бросались вниз по противоположному склону горы. Мы в упор стреляли из автоматов, а мусульмане скатывались вниз: страшное слово "рус" сковывало их волю окончательно. Подоспевшие сербские специальцы успели взять двух пленных. Я бегу по траншее, натыкаюсь на дот, кидаю туда гранату, и после взрыва врываюсь вовнутрь. Там уже никого нет: мусульмане бегают быстро. Но вдруг опять: - Аллах акбар! - и в воздух взвивается мина. Это оставшиеся на позициях двое мусульман в фанатичном порыве пытаются остановить наше наступление. Бросаюсь к миномету, но меня опережает Олег Бондарец: он короткой очередью, почти в упор уложил смельчаков возле их миномета. Я смотрю на лежащих перед моими ногами врагов и невольно повторяю: - Аллах акбар. - Воистину "Акбар", - повторяет Олег, меняя автоматный рожок, - А ну-ка помоги! Он снимает с бруствера брошенный пулемет, ставит его на противоположный бруствер. У подножья видны убегающие мусульмане. - Давай ленту! - кричит Олег и чуть погодя открывает огонь. И вот уже мусульманские пули, те самые пули, что были предназначены для нас с Олегом и наших братьев-сербов, пули, выпущенные из мусульманского пулемета, понесли смерть тем, кто осуществлял дьявольский замысел против православного народа. Фигурки у подножья заметались, попадали, некоторые из упавших вскочили вновь и скрылись за деревьями, а те, которых настигло возмездие, расстались с жизнью... Все. Бой стих, только окопы полны мусульманскими трупами, у которых мы забираем запасные рожки для автоматов - у сербов нехватка боеприпасов, и каждый патрон на счету. Чуть позже встречаемся с сербскими пешатийцами. У них большие потери: девять убитых и десятки раненых. Вся мощь мусульманского огня досталась им. Оказалось, что и у нас есть раненый: это Саша П. из Питера. Бытует мнение о романтике войны. О подвигах, славных победах, парадах, знаменах, военных маршах, в крайнем случае - об эффектных ранениях в грудь. Как же далека реальная война от этих юношеских представлений! Сашу П. Спасло от смерти только то, что на нем был бронежилет, спасший от осколков его спину. Осколки же мины впились ему в ноги и ягодицы. Мусульманские потери несравнимо больше. Мы заходим вместе с Олегом в землянку, где идет допрос пленного мусульманского офицера. Увидев нас, мусульманин бледнеет. Дело в том, что западная пресса и телевидение представляют русских добровольцев как бандитов и уголовников, воюющих за деньги. Если верить западной прессе, это мы издеваемся, грабим и насилуем мирных граждан, а не мусульмане. Пленный, судя по лицу, западную прессу читает. Но в данный момент такая его реакция крайне выгодна: мы легко получим важные военные сведения. Моментально оценив обстановку, Олег вынимает штык-нож и начинает молча его точить, как бы не обращая внимания на допрос. Мусульманин побледнел еще больше и быстро заговорил обо всем, что ему известно, не дожидаясь вопросов. Из его рассказа мы узнали, что мусульмане скопили под Тырново около шести тысяч отборных войск, что против нас на высоте оборонялось более двухсот человек (с гордостью отмечаю про себя, что взять такую высоту силами одного взвода добровольцев - сербская чета подошла тогда, когда мы практически победили - это редкий случай в военной практике!) - Колико ратников на Хуме? - спрашиваю мусульманина. - Двести. Тамо добрый положай, бункеров пуно... В этот момент Олег заканчивает точить штык-нож и передает его мне. Я понимаю его юмор, удовлетворенно киваю, но мы уже переигрываем. Мусульманин начинает заикаться, причем так сильно, что мы перестали понимать то, что он пытается сказать. Его уводят приводят другого. Этот пленный говорит то же самое, и так как их показания совпали, это лучше для всех: мы знаем дислокацию мусульманских войск, а пленные сохраняют свои жизни. Командир сербских пешатийцев связывается по рации со штабом, выясняет почему не было артиллерийской подготовки. Ему доходчиво объяснили, что произошло недоразумение: что-то кто-то перепутал, не так сказал, куда-то не позвонил. В штабе в восторге от нашего успеха и предлагают атаковать гору Хум. Мы двигаемся к Хуму и едва выходим на исходную позицию, как начинает работать сербская артиллерия, которая бьет прямо по вершине горы, туда, где вырыты мусульманские окопы. По высоте работают сразу несколько батарей, тяжелые снаряды вырывают с корнем массивные деревья, кажется, что после такой артподготовки ничто не может уцелеть, но когда мы подбираемся к вершине, оживает несколько огневых точек. Прямо напротив меня начинает бить пулемет. Падаю за дерево, заряжаю автомат трамблонами (специальными зарядами, фактически превращающие автомат в гранатомет) и посылаю первый заряд в ту сторону откуда бьет пулемет. Трамблон рвется со страшным грохотом, но пулемет не замолкает. Кажется, меня заметили и бьют уже прицельно, пулеметные очереди ложатся совсем рядом. Справа залегли болгары. В бою они всегда держатся вместе, и, пока я перестреливаюсь с пулеметчиком, они перебегают от дерева к дереву, от укрытия к укрытию и подбираются к самым окопам. Я вижу, как Чавдар достигает окопов и скрывается в них. Чуть позже к пулеметной очереди присоединяется автоматная, и пулемет затихает. Выскакиваю из-за дерева, броском перелетаю расстояние до окопов и прыгаю в траншею. На бруствере лежит изрешеченный пулями пулеметчик - Чавдар расстрелял его в упор. Мы начинаем чистить окопы. Через десять минут все кончено - высота наша, в окопах полно убитых мусульманских солдат, но они какие-то странные: худые и низкорослые. Переворачиваю ногой одного из них и с ужасом понимаю, что это мальчишка лет двенадцати-тринадцати. В руке у него что-то зажато. Это маленький пластмассовый ключик, безделушка. Точно такие же ключики надеты на шеи другим мусульманским солдатам - мальчишкам. Против нас эти нелюди бросили школьников. Их, наверное, сняли с уроков, объявили, что они должны воевать во имя Аллаха, надели новенькую униформу с красивой нашивкой "Борац армии БиХ", и мулла вручил каждому из них по "ключику из рая" на тот случай, если они погибнут. Так они с этими ключиками в руках и лежали, брошенные бесчеловечными вояками под сербские снаряды. Алия Изетбегович, президент Боснии, знает как обставить дело и задурить головы мальчишкам. В прошлом Изетбегович - гитлеровский офицер СС, один из создателей мусульманской дивизии Ханджар (кинжал). Несколько лет он возглавлял молодежную фашистскую организацию. Опыт работы с подростками у него есть, он прекрасно усвоил уроки своего учителя Адольфа Гитлера, тот тоже, когда война была проиграна, бросал под русские танки мальчишек из "Гитлерюгенд". Фашисты отличаются человеконенавистничеством, они не щадят не только чужие народы, но и свои. Но самое удивительное в том, что западные общечеловеки, эти борцы с фашизмом, без всякого стеснения поддерживают фашиста Изетбеговича в его желании уничтожить Православный сербский народ. Мы на Хуме ночуем, настроение подавленное. Убитые мальчишки действуют угнетающе. На утро нас кидают на гору Лупоч, мы отбиваем и ее и получаем приказ удерживать гору от мусульманского наступления, которое, по разведывательным данным, намечено на ближайшее время. Отступая, мусульмане бросили на Лупоче огромное количество оружия и боеприпасов, в том числе много мин, и Юрка Петраш предлагает эти мины использовать. Всю ночь и весь последующий день мы минируем подступы к нашим позициям. Мины самые различные, но чаще всего попадается так называемый "паштет" - противопехотная мина размером с баночку из под гуталина - стоит на нее наступить, и она отрывает человеку напрочь ступню. Последующие дни проходят относительно спокойно. Противник нас практически не тревожит, но время от времени к нам залетают мусульманские снаряды. Несмотря на это, настроение у нас веселое. Я иду в бункер, где обосновалась сербская часть нашего отряда. Оттуда слышатся взрывы хохота и крики - это кричит Златон. Златон - черногорец, нрав у него горячий и вспыльчивый. Разыгрывать его - любимое занятие сербов. Когда я захожу в Бункер, Златон бросается на встречу мне за поддержкой: - Ну, скажи им, брат рус, ты раньше слыхал про черногорцев? - Конечно, слышал, - отвечаю. - Черногорцы - это как русские казаки! - Вот, слышали?! - кричит торжествующе Златон. - Какие казаки? - говорит серб Ниделько, - Цирногорцы змею волют. - Любят змею? - переспрашиваю. - Да, да сигурно. - За што волют? - опять спрашиваю я. - Леже а идэ, леже а идэ, лени сви Цирногорцы, лени. (А она такая же ленивая - как все черногорцы - лежит, а идет, лежит, а идет). Эти слова вызывают еще один взрыв хохота. - Неправда! Неправда! - Златон кипятится, а сербы смеются еще больше... Я покидаю гостеприимный сербский бункер. Рядом - еще один, болгарский. Болгары очень дружны между собой, хорошо говорят на русском языке, который изучали в школе. К слову, сербы тоже учили в школе русский, но говорят они на нем отвратительно... В окопе я сталкиваюсь с Сергеем М. Сергей - кадровый офицер, окончил Донецкое военно-политическое училище, очень интересный собеседник. Сергей стоит в окопе и смотрит на яркие боснийские звезды. - Как ты думаешь, подпишут они десятого числа перемирие? - спрашиваю я. - Подпишут, только это не имеет значения. Судьба Сербии решается не здесь, а в России, так что повоевать нам еще придется. - Ты хочешь сказать, что мы зря сюда приехали? - Ничего подобного. Мы должны были сюда приехать. Россия поднимется с колен и наведет порядок не только у себя, но в том числе и здесь. - Ты веришь в возрождение России? - Я это знаю. - А вот я не знаю. Когда в 1914 году в Сараево убили эрцгерцога Фердинанда, и Австрия предъявила Сербии ультиматум, только в Москве в один день собралось десять тысяч добровольцев, готовых воевать за сербов. А сейчас? Сколько нас здесь? Горстка. Когда ты вернешься, многие будут спрашивать: зачем ты сюда поехал? И они не будут тебя понимать! - Все не так просто, - отвечает Серг